В этот раз выезд в Ленинград был настолько своевременным и желанным, что мы с Алексом не стали отвлекать себя подсматривающей видеосъёмкой, как на Винтовке-фесте. Но приехали на день пораньше, 22-го, чтоб и нагуляться-надышаться городищем сим, и успеть вечером порепетировать с незаменимым тур-драмером Жэкой Горшковым, а так же с ленинградским товарищем нашим Дмитрием Меерцуком, который на этот раз был задействован как гитарист – причём отработал молодцом (о чём далее, и онтологичнее).
Это ведь так и бывает: на питерской кухне обсуждаешь теоретически планы краснометалльно кавернуть «Стук» группы «Кино», собеседник-тёзка вспоминает свои исполнения этой песни на сцене с другими составами, а потом… Раз – и этот кавер на альбоме, два-с – изволь-ка уже не вербально, а реально с нами сие исполнить.
Однако не мы это придумали, надо признать: сосед по подъезду и стояку, безвременно и трагически (спасая любимую собаку из-подо льда) ушедший Липницкий ведь в «Звуках Му» был точно таким же басистом-москвичом, как Дима у нас гитаристом-ленинградцем. Добрая традиция может сложиться… И из окон Липницкого же созерцал наш утренний двор Виктор Цой, со второго этажа – вот же, могли в подъезде встретиться, но не случилось. Он тут жил неделями в гостях (1982-1988). Выглядывающим в окно его там мама разок увидела, входя со двора…
…Высадились на Ладожском, и традиционно потопали пешком. Мои ренегатские мысли сесть на бесплатный трамвай (станция метро не работала) Алекс строго пресёк, и правильно сделал – в утро, пусть и в 12 часов, надо входить по-нашему. По-цоевски, по-барановски – с гитарами-крылАми за крепкими плечами.
Только пешком и в сторону центра. Пусть и среди квадратур новостроек. Через кофейню, например. «Булочная №…» при малогабаритности и отсутствии «удобств» нас удивила непрерывным потоком посетителей, постоянной очередью – так что занятое местечко с видом на «снова новый начинается де-энь» в окошко ценилось особенно. Культура кафе и кофеен, в частности, на отсутствие которой сетовали начинающие буржуа в серёдке 90-х — на данный момент налицо. Судя по многолюдности даже в такой малой точке платной эндорфинизации населения, кофе-машины доступны по-прежнему малому проценту ленинградцев, а некоторым вообще проще позавтракать вне дома или съёма…
Алекс, конечно, после приёма кофия внутрь, на моросящей улице задымил местной экзотики – впаренной ловким турком, — «Кэмэл Голд»! Нет такой марки ни в одном оригинальном каталоге, зато есть ностальгический вкус советской табачной фабрики – ближе к «Дукату», но крепость на месте… Тут же улица нам честно на афишах и билбордах показала своих героев – конечно, и службу-защиту новорусского отечества за 700 без малого тысяч по контракту (ставки растут!), и поддерживающего всё это славяно-брато-убийственное действо Кинчева в ипостаси тостуемого. «Кинчев-фест» явил список модных групп, включая родственные покойному Горшенёву. А Алекс хорошо его знал, кстати – и стало нам интересно, как бы принял эту войну Горшок. Отчего-то подумалось, что не принял бы вовсе (с каким смаком, хоть и на плохом украинском, пел «13-ю рану»!): одно дело ужасы в песенках, другое в натуре. Анархическая душа – она антивоенна, особенно когда «родной» империализм правит бал.
Впереди – широкий мост через широченную Неву, справа – нечто обшарпанно-имперское желчного цвета. Нарушая правила, вбегаем в хмуро-серый день, и он по ту сторону моста нас встречает дождиком, то есть правильно встречает. С чего бы сразу объятия? Обзор с моста являет всё ещё индустриальный, плечисто-советский Ленинград, а не Санктъ. Правда, со всех сторон таращится и новая, и часто точечная застройка – но и мы помним, какой нынче век и класс правящий… Вот эдак мост не пройдёшь – и песню о революционных матросах не споёшь, потому что видеть нужно то, что в тексте сокрыто, свёрнуто.
«Нева темнеет, ревёт Норд-Ост…»
От дождя нырнули под мост. Оттуда – в торговый центр имени города нашего отбытия. «Москоу» плавно перетекает в станцию метро, оказывается. А дождь не утихает – ну и чёрт с ним, держим курс на «Приморскую», ибо Дмитрий и гостеприимная Мария его заждались странников. Поняли, что не зря перешли мост – тут нужная, зелёная ветка.
По прибытии на «Приморскую», зарулили в знакомую «5-ку», где в предбаннике девушки студенческого возраста делают приличный кофей («Бон») и взяли «по второй» капучине на радостях. Всё-таки лето задалось! Кстати, и хмурь небесная постепенно стала размыкаться. Сбросили в знакомо, призрачно пахнущей котом прихожей, мой тяжёлый инструмент, глотнули дружеского чаю, и – вперёд!
Маша повела нас с Алексом через насупротивное кухонному окну Смоленское кладбище, где лежит Густав из «Кино», — в те края, что я только краем глаза видел при визите в прошлый «Рок-Первомай» (2021), но куда не заступал пока. А для нашего брата-градочЕя – только начни коллективно «листать» эти кварталы ногами!.. 17-я линия, Средний проспект… Аппетит приходит во время ходьбы. Панорамы временами выдавали историю нашего знакомства: где кирха, там истоки.
Ведь при первом же нашем весеннем визите в 2019-м, Дмитрий и Маша умыкнули нас из «Слона до неба», повели пешком к себе – словно зная эту нашу страсть, не играть с городом вслепую, а шагать по нему почти маршем, и с широко раскрытыми глазами, даже ночью.
Путешествуя по центру «Васьки», не могли не посетить столовой (Алекс их чует без промаха), где заправились, кажется, на сутки вперёд – при ценах значительно ниже московских, порции тут всё ещё для рабочего класса (хоть заводов значительно меньше: минус Севкабель, например). Вернулись за инструментами и тёзкой домой – и направились туда же, только чуть подальше линией. Попутные кладбищенские панки стреляли сигареты и клялись, что бухали с Хоем (который, кажется, в Питере и не бывал ни разу).
Репетиция прошла интенсивно, и с первой же песни («Нашего марша») стало ясно, что паззл складывается (Дмитрий освободил мой бас от заковыристого соло). В три часа уместили почти три прогона, оставив на волю драйва всякие сейшновые малости. Присутствие двух боевых подруг на репетиции придавало сил не только гитаристу и барабанщику, кстати. По окончании сессии, приземлились в ближайшем сквере за углом квартала: немногие курильщики — посмолить, остальные — поговорить, и тут редкое домашнее ощущение накрыло меня (свет в окнах, двор проходной, но пустынный), я счёл его преждевременным, но это ещё и туча накрывала «Ваську».
Вскоре пошёл ливень, загнавший под детскую площадку кроме нас ещё нерокерскую фракцию прохожую — голоколЕнких девушек и сипловатых пареньков. Дождь, почти шевчуковский, правда, без грома — сблизил, но познакомиться не успели. Расторопный тёзка вызвал спасительное такси, и мы уберегли даже больше инструменты, чем себя от вымокания до струнки. В этот раз вечерний коньячок пришёлся кстати и к чаю: голоса-то простужать накануне гига негоже.
Проспектом КИМа к парку Декабристов
Утренний (по нашим меркам; полуденный) наш с Алексом порыв к Финскому заливу — традиционным уже маршрутом по левой, а потом правой набережной Смоленки — не удался, там непроходимое строительство чуть ли не порта, за ЗСД. Как много тут с 2006-го переменилось!.. Когда сиживали мы там с Бор.Борисовым (РКСМб!) — моим первым гидом. Тогда — фанатом Г.О. Сейчас — танцором всевозможных парных танцев и счастливым семьянином («Долгая счастливая жизнь» уже и на наши выступления не пущает: пару раз звал на винтовочные гиги, безуспешно)…
Однако видимость по ту сторону залива двух (вместо трёх — имперку убрали почему-то) очевидно противостоящих друг другу исторически, формационно символов (флагов — из тех, что газпрёмовцы вывесили для яхтенного созерцания силовигарха номер один) — немного скрасила наши печали. Как говорится, ощутили водораздел. Пошли проспектом КИМа и нашли эсэрами-архитекторами строенные дома с верховым коммунистическим месяджем самого большого балкона у «фонаря». Общее, объединяющее пространство — должно выманивать из личных, вторичных, должно превосходство иметь…
Питерское кроется не обязательно в «колодцах», оно и в проспектах («окаменелой славы, выправки неживой…» — Н.Асеев «Маяковский начинается») — особенно когда щедро в них наливается солнечный свет, а дома так и готовы запеть: «Мы покрыты пылью столетий, мы вечно устАлы, слабы…» (Анклав).
Второй день, как и третий — были щедры на инсоляцию и тепло. Алекса неуёмно влекло Смоленское кладбище, но мы попали сперва на кладбищенскую часть Острова декабристов, побродили средь братских могил защитников Ленинграда в блокадный период, поразились торпедному монументу (с детства обожал эти аппараты — как на торпедоносцах, так и на подлодках). Оттуда через Смоленское, почти по песне «Забота у нас такая», по когитально-орбитальной радуге-дуге, всё левей да левей пришли на родимую (уже) улицу Беринга.
Как-то в этот раз — ни дня без кладбища. Но никакой оторопи — кладбище это не просто часть, это фундамент любого города, начиная с Рима… Твёрдые знаки, яти, могилы видных, много сделавших в первые годы Советской власти учёных, инженеров, характерные символы на каменных надгробиях масонов, памятный камень на месте первого захоронения Тараса Шевченко — всё это подчёркивало, на каком многослойном, культурно активном фоне предстоит выступать сегодня. И подчёркивало глубоко родство украинцев и ленинградцев, кстати…
Вся эта многобуквенная, многоимённая тишина — тоже очерчивающая по-своему, в дополнительном, временном измерении, квардратуры Петрограда. Кстати, отсутствие неуместных в загробном мире оградок и порядочное отстояние друг от друга могил, прореженных кустами и деревьями— тоже подчёркивало культурный уровень питерский, выгодно отличало Смоленское от того же Ваганьковского, по сутолоке и пестроте оград ничем не отличающегося от деревенских кладбищ. Разве что иные ограды — золотые, как купола… Посмотришь «суетным» взглядом: сколько металла потрачено впустую! А мог бы служить живым…
ГИГантомания, «Ионотека»
Дабы спокойно собраться почти всем коллективом и автомобильно отправляться (много гитар, процессоров) на саундчек, который в пять, мы и вернулись пораньше. Клуб оказался не на Литейном, а во дворовой глубине – очень напоминающей линейной хаотичностью Апрашку, где мы пару раз оказывались на «Винтовке-фесте», пока он не превратился в бессмысленное буржуазное хайротрясение, да ещё и с предпочтением к антисоветскому периоду творчества Егора Летова. Тут оказалось, что голодны не только моя басовая примочка (батарейка «крона» нужна – дорогущая нынче, пришлось в «Галерею» лезть), но и мы сами, так что перед отстройкой мы в местной восточной едальне подкрепились (уже не так основательно, как вчера, но хоть так), а я традиционно запил «америкашкой» второе, чтоб огоньку хватило и на выступление, чтоб аксоны и дендриты не ленились.
Скромность размеров клуба (поперёк складского кирпичного здания – древнего, едва ли не 19-го, а то и 18-го века) только вдохновила. Формат urbi et orbi, а по Ролану Барту punktum – это не обязательно протяжённость, это точка сосредоточения смысла, высказывания, место снятия «видеопоказаний», а заодно и аудиозаписи (мысль о живом альбомчике нас, недостойных, не оставляла – и мы на всякий случай решили записать грядущее действо). Рядом, то есть напротив входа в клуб – ворчали своими движками байкеры, напоминая, как в мановаровском Return Of the Warlord, что Now the time is come…
Очень вдохновило, приятно поразило выступление ленинградского комсомольского лидера (после порадовавших прямотой и женственностью Garlic Kiss) раскрывшего не только пикетные будни защиты ЛДМ, но именно классовую изнанку противостояния мировой молодости и старости капитала на территории Ленинградского дворца молодёжи. Точнее – пока вокруг этой территории. Всё-таки кадры комсомольские, крепкие не только мускулами, но и умом, подросли местами (нам, сетовавшим на то, что сайт СКМ попал в руки неучей, способных только стирать старые публикации, а самих грамоте не обученных, — было это приятно и немного завидно). Хорошо, по делу выступил и товарищ Рогожкин: верно, защищая ЛДМ, защищаем мы не бездушную твердь некую, а воплощённую демократию, общественные здания как таковые и общественный же контроль за ними. А частная собственность теснит как раз эту нашу функцию, которую буржуи считают рудиментом «совка»…
Сам концерт бегло пару раз описан посетившими его активистами организаций (РКСМб, РРП — вступали прямо на концерте, КПРФ, РКРП), однако от себя отмечу, что это ощущение идейного братства – хотя бы в одной точке города сосредоточившегося, — стоит дорогого, оно заряжает на полгода-год сочинять, записывать новые песни, оно даёт ясность в творчестве, ощущение реальности слушателя. Который, как в летнем Минске 2005-го нашу зимнюю «Родину» (с альбома Totalitarism NOW, увидевшего свет в конце декабря 2004-го) – уже знает наизусть нигде ещё живьём не исполнявшиеся песни. Так вышел у нас «Знамённый город» — образы в котором, кстати, питерские, из второй части «Красных колоколов» С.Бондарчука. А теперь из наблюдений со сцены.
Открывший выступление «Наш марш» не смотря на хитовость (песня-то «Красных звёзд», что надо помнить) ещё не собрал зала: многие не вернулись с послеутреннего перекура. А вот второй номер, «Матросский ветер» своей лихой частью – замагнитил народ, завертел его в плясе неистовом, огнедышащем!.. Такое наблюдать со сцены – счастье, недолгое, но густое счастье рокмузыканта (радерализм же не отключается под светом софитов, наоборот, усиливается).
А уж как замечательно (хоть в инструментальном плане излишне сейшново, то есть питерско, на мой взгляд) прозвучал «Стук» киношный! Не нужно качать руками фанов в финале телеса музыкАнов – это можно сделать голосами, взглядами девичьими тёплыми, так даже приятнее. Вот это был рок – прорастающий настойчивой травяной силой любой асфальт и бетон, панельные, квартальные преграды рок-поколений.
Вдохновившись таким пониманием, даже «Революцию Воли» мы осилили с грехом пополам (грехи подправим на редактировании концертных дорожек) – причём подковыристый вопрос Ивана Кавота прозвучал очень вовремя (перед песней): кто же автор слов-то? Да-да, из песни автора не выкинешь, хоть он и соавтор, Сергей Удальцов, в лучшие свои и Ивана Баранова годы: благо любили-то они одинаково сильно не только грядущую революцию, но (первым – Иван) и одну женщину, из НБП перешедшую в АКМ, ныне депутатствующую в Госдуре…
Говорят «на одном дыхании», вот так и было: правда, с паузами меж песнями, не без этого. Но к «Так победим» мы вышли уже без запасов сил и чего-то на бис. Долгое «мо-лод-цы» под занавес согрело! Это, кстати, тот верный по смыслам финал, что сопровождал нас на самых первых концертах, ещё с Барановым…
Последний день на «разграбление»
Кому – какая требуется награда за выступление, а мне – целый город. В том смысле, что – он и только он, даже гида не нужно. Напротив, гид противопоказан. В этот раз я сразу воспользовался метро, и начал свой путь с традиционного, хоть и позднего завтрака в бывшей «Чайке» (это был советский ресторан) почти напротив дома Зингера, ныне это «Копейка». Народу было мало, на улице за столиками – никого. И только одинокий взъерошенный голубь всё пытался спикировать на мои омлеты и сырники под приличный крепкий кАпуч, – пища на весь день очного разграбления Города Трёх…
А потом, почти по Дмитрию Пименову – велО (я всегда неправильно произносил название его книги «вЕло»). Мимо пушкинского и моего квартала на Мойке (первый гостевой адрес, ещё полной моей семьи, с отцом, летом 1982-го – коммуналка Александры Дмитриевны, бабушкиной подруги по Институту благородных девиц, блокадницы, угощавшей нас кофе из «джузвея» — именно так произносила радушная морщинистая АлесанДмитна это слово) к Дворцовой. У здания ВЧК – как всегда какая-то неподходящая (хоть и юная) высадка из автобуса. Советскую мемориальную доску как сняли со здания (вестимо, теперь это МЧС) ещё при Матвиенко, так не вернули, декоммунизация!
В этот раз самые знаменитые места я пробежал почти не зависая взглядом ни на чём, в виду давнего знакомства и телефонного звонка домой, мама любит когда я звоню в момент go sightseeing. Прошёл оба моста – от Зимнего Дворцовый и Биржевой (знакомый по первому выступлению МРК пятого периода в 2019-м тут рядом). А потом, юркнув по Зоологическому переулку (у нас – одноимённая улица, и тоже у зоопарка) к выгнутому Кронверкскому проспекту, я начал то, что описать непросто… То есть по факту, по функции – это всего лишь принципиально бесцельное пешее путешествие, обязательно налегке (чтоб ничто не отвлекало и не тяготило), а вот по сути это оргия праведника какая-то. Неизъяснимое удовольствие градочЕя. Впадающего в экстаз беспутства тем сильнее, и двигающегося тем вдохновеннее, чем не яснее ему геолокация.
«Я хочу заблудиться в кварталах хрущоб, чтобы с осенью слиться ещё и ещё…» — мои строки, о другой локации (метро «Проспект Вернадского», Раменки) и ситуации, но настроение выражают. И конечно тут ни одной хрущобы…
Именно так я гулял в первые взрослые визиты, в 2006-м и в 2008-м (спасибо Кириллу Васильеву за устроенную в СПб-горкоме КПРФ презентацию «Поэмы столицы»!) – не только не руководствуясь картокомпасными «костылями», но своё неведение здешней весьма рациональной геометрии превращая из недостатка в преимущество, в двигатель. Можно назвать это и броуновским движением, и симуляцией топографического кретинизма… Но всё будет неправдой. Это очень своеобразное счастье, которое схвачено фразой Летова «о совсем другом»: «я понял, что анархия – она только для одного». Шёл, и то задорно, то печально думал: сможешь ли прожить всё это лето в один день?
«Камчатка» не помагнитила к себе в виду ясности того сплетения улиц, хоть я и знал, что красивое беспутство может начинаться примерно оттуда – в сторону Большого проспекта П.С. (да-да! и сокращение подзадоривало движение, однако расшифровал я его позже). Улица Кропоткина и потрясающе питерский, вымыто-выцветший дождями и атмосферой серый дом на ней, — просигналили что иду в верном направлении. А дальше…
Это сравнимо с контролируемым сновидением или внезапным обогащением: идёшь не просто неизвестно куда, «куда глаза глядят», а часто в качестве указателя принимая за правду то угол падения солнечного света, то поворачивающий (и этим часто отворачивающий) автотранспорт. Это идеально хаотический метод – то есть отсутствие метода… Теряется мелкий счёт времени, зато с каждым шагом растёт во всестороннем восприятии Место (Місто). Мистификация самого себя всеми языками города. Философские изыски идеалистов и теософов, — «вненаходимость», «везде и нигде», «дух дышит, где хочет», – тоже об этом состоянии.
Оно, кстати, пограничное – входить в него наобум, без выстраданного в других краях аппетита и знания языков города, не советую. Моя дальняя родственница-предок, бабушкина тётя ДУша (именно так, по-домашнему, произносили её имя Евдокия) так в ранней старости ушла и не вернулась, нашли заблудившейся и скончавшейся на Воробьёвых горах, которые ещё не стали Ленинскими, перед этим финалом она бредила тем, что её позвал замуж иностранец (работала в Торгсине на Арбате, напротив «Праги»). Можно пытаться именами улиц как-то определить траекторию, но и тут «разбор полёта» по карте задним числом выдаёт чудеса: например, улица Ленина была буквально в двух шагах вправо от улицы Кропоткина, однако я к ней вышел не сразу (ибо вело влево), а вернувшись сюда же на метро с «Комендантского проспекта»…
Можно ещё по переходу каналов считать, но и здесь мой контролируемый хаос, личная хаотизация города, — выдавала иронию, которую раскрою попозже. При этом уверен, что ещё раз я прошёл бы точно так же запросто, и без такой же солнечной погоды и солнечных часов в виде теней от домов, без встретившейся вовремя и правильно «Чкаловской» (впервые! и в Питере-ФМ она и её округа кажутся, конечно, больше)… Как и всякое другое счастье, это состояние невоспроизводимо, а лишь имитируемо прозой, по которой можно раскидать фото, но самого движения и вдохновения не показать, конечно.
Вы, наверное, догадались, на что единственно это похоже по сути: на деятельное любование телесное двоих безоглядно влюблённых. Когда непредсказуемость ближайших взаимоотношений (пространственно: взаимо-со-отношений, перемещений по минимум двум осям координат), когда перекатывания, хаос ласк, устные реплики взаимного восторга, создают такую диаграмму, что её кроме этих двоих никто никогда не поймёт и не воспроизведёт… Причём если сравнить с первыми моими попытками так походить по Ленинграду, этот раз выглядит как удесятерённые те хождения, оставившие малый фотоулов и «квадратно-гнездовые» впечатления. Хаосу тоже учиться надо!..
Выходя с Петроградской стороны дальше мостом через Малую Невку, конечно, не мог не заметить слева нового стеклобалконного дома, под которым обустроены были причалы для яхт: вот оно, времени детище. Тут живут явно не такие, как мы, а очень и очень богатые, раз помимо гаража у них — личные причалы, и прямо под окнами покачиваются белые моторные яхточки… Приоритеты развития сырьевой империи — налицо. Питер полон ещё коммуналок, а тут — такое… Не просто «один в семи комнатах», а ещё и с яхтой на причале, входящем в придомовую территорию. Частная собственность не только вернулась, но преумножилась в правах, в охране себя.
От пятиминутки классовой ненависти увела внезапная зелень бульварного типа, но не бульвар. Потом был знакомый (куда забрёл от «Чёрной речки» в 2006-м) островной ЦПКиО им. Кирова, видимость и слышимость с него аттракционов слева и парка 300-летия справа… ЦПКиО изменился не сильно за 17 лет, а вот вид на Финский залив — очень сильно, только львы и остались.
Cemetery Gates
Снова ирония движения: не помани вывеска «Музыкальные инструменты» в ресторации-стекляшке по ту сторону моста от ЦПКиО (в которую в итоге не пошёл, хоть гонорара за концерт хватило бы на басухочку-то!), я бы пошёл налево, сомкнул свои острова-представления о городе, вышел бы к парку 300-летия, а там и «Беговая». Однако двинув в другую сторону, улицей Школьной ушёл аж к кладбищу, хотя вовсе не искал ничего похожего, дорожа каждым часом. Но раз и на третий день встреча с неизбежным (да ещё и пешеходной части дороги нет — либо железнодорожные пути, либо шоссе, так что никуда, кроме как на территорию Серафимовского кладбища и не денешься) — то отчего бы и да…
Везде, конечно, приметна триколорная экспансия в святыни, созданные не для ретуши и ревизии, но тут — просто вопиет. Что это — как не пересмотр итогов Второй мировой, коего грозились не допустить как раз те, кто допускает?
В те годы, в годы блокады Ленинграда, в годы Великой Отечественной — триколор был против серпасто-молоткастого нашего знамени, на стороне союзников оккупантов, власовцев, — зарубите это на носу вашего Маннергейма-доски в Царском Селе, мединские РВИО-контрики, и от коммунистических захоронений держите его подальше! Или вы надеялись, что мёртвые сраму не имут? Но у мёртвых есть живые защитники — не доводите до греха, срывать же начнут вашу постсоветскую и антисоветскую «государственность».
Вот такие нетихие мысли посещали меня, минующего могилы братские, безымянные и именные, советские и постсоветские. Это тоже часть города, просто «квартиры» иначе размещены, не вверх, а вниз по вертикали, причём на старых городских кладбищах слоями, веками… Да, конечно, и здесь реяли странно знамёна над могилами военных (вот это точно нововведение СВО, причём по обе стороны линии дичайшего фронта, – раньше знамёна никогда не ставили над прахом, очень плохой, я бы сказал – симптоматичный это момент, признак социального регресса). Синяя церковь-новостроечка логично возникла справа, контрастируя с каменной монументальностью братских могил. Полагая, что так я иду к центру, на самом деле я от него уходил – классический самообман московского «компаса», не раз выводивший меня в незнакомые места, ведь в этом метод и заключён. Зигзаг вывел к воротам, этот этап я прошёл.
До Богатырских краёв дошёл, подсмотрев, как в наименее питерской среди прочих застройке истекает распогодившееся лето. Окраины все похожи: тут мне вспомнился Киев в районе «Нивок». Оттуда, с «Комендантского проспекта» и пришлось возвращаться на метро в гущу застройки предыдущего века. Нужно, необходимо же нагулять себе пространство снов на целый год!
Дом Елизаровых на улице Ленина
И вновь Пудожская улица, и финал табличек «П.С.», и в который раз улица Газовая, и наконец улица Ленина, которой я специально не искал – «траектория кружения» (так называется книга стихов рок-коммунара Кольчугина) стала интенсивнее. Однако «рыцарский» по нашим московским «биркам» дом, в котором жил Ильич с апреля до июля 1917-го, когда пришлось перебраться в Разлив, — поразил своей современностью. Вот трудно на него глядя, даже вообразить, что всё это было (проживание на полуподпольном положении) – до новых электростанций, до открытия возможности переливания крови, до «лампочки Ильича», домов культуры, до тех кирпичных и панельных кварталов пролетариата, что обростали Петроград и Ленинград постепенно горделивой, рослой толпой.
В квартире Елизаровых – музей (поэтому и триколоришко у подъезда — пардон, парадной, — знак госвнимания), но именно сегодня, конечно, закрытый. Впрочем, неистовость моего «правила буравчика» никаких остановок не предполагала. Назвать это кругами почёта, наверное, можно, при этом состояние третьего часа гуляния, когда всё же даёт себя знать усталость ног, но не глаз – было неизменно боевым. Петляя, я как будто искал – искал входа во сны, в состояние, близкое сновидению. И одно такое место я запечатлел, причём ранее «совмещения» со сном. Привлекло внимание лоскутное одеяло («Лоскутик и облако»), вывешенное на самом верхнем балконе, а потом…
Как будто опускаясь, не имея привычного веса, снижаясь с высоты этажа третьего (на самом деле – своего роста), я услышал тихое задумчивое восклицание белобрысенького мальчика. Он как будто сам с собой говорил, увидав впереди нечто искомое у торговых арочных зданий слева, и этим как бы указав мне путь… В архетипический сдвиг домов, вход в город. Я шёл рядом не специально, по совпадению – это как бы моё альтерг-эго шагало мальчиком. По родному городу, и явно не на большую дистанцию. Как и полагается во сне, сюжет-эпизод обозначился от и до: мальчик дошёл до подъезда (сфотографированного мной минутой ранее) дома и стал набирать цифры на тёмном домофоне. Не имея дач, дружат домами летом, гуляют тут, заходят друг за другом… Ситуативное смещение внимания с моей высоты в его восприятие лета и мира, как децентрация, увенчало данный хаос микрокосмом. И я с улыбкой, возрасту моему не присущей, продолжил влечение себя по улицам, упорно заковыливая на Газовую… Газовая-Пудожская (Пудожстрой, Гулаг, — см. роман Евгении Фёдоровой «На островах Гулага», 2011), Пудожкая-Газовая… А топонимика, едва вырвусь из улицеворОта, – знай, смеётся надо мной и моим методом, — Плуталова, Подковырова, Бармалеева улица.
Всему есть предел, даже в нагулянном подобии сна. Как Маша сказала вечером, это леший так вертит – только леший в данном случае я сам. И в который раз – улица Ленина, перекрёсток, светофор, кофейня, домик с травяно-зелёными, аппетитными, словно мятные пряники, изразцами во фризе. Такого цвета нет в Москве, но дома-братья модернового поколения есть… У меня было уже желание бежать из этой пространственной воронки «П.С.» посредством метро, но – тут-то я и вышел к ЛДМ.
Вот клянусь, что не специально – однако эта causa finalis сделала весь предыдущий хаос путей моих космосом, осмысленным исканием. Увы, мы коллективно, как планировалось, туда не пришли сфотографироваться 22-го или 23-го – и вот, «сама судьба» вывела меня к объекту, ставшему причиной нашего выступления. Справа оказался жилой дом, который я запечатлел на фото как пролетарское чудо ещё в первый визит (2006), когда «леший вертел» куда скромнее. Странно, что ЛДМ я тогда не то что не приметил – счёл безликим дальним фоном, не запомнил, а вот жилой желтоватый дом, чётко «сфотографировал» в памяти (и не только, но фото затерялось).
По фото 1980-х годов мне казалось, что это где-то очень далеко от центра, от Петроградской стороны – однако чужестранцу не подсказывали извивы Малой Невки, что это не окраина. Я почуял, что на верном пути, увидев подобие гостиничного «плеча» здания издали, ещё без конкретики ЛДМ. Железный забор дорисовал обстановку изоляции – причём с охранными будками, почти как в тюряге… Да уж – и нарочно не выдумаешь! Вот в каком концлагере посреди Ленинграда оказался очаг коммунистической молодости мира, ЛДМ.
Вот он, сам концертный зал, выходящий длинным, всеобщим балконом на Песчаную набережную. Запущенность этого, главного блока выражает непонимание потомками назначения здания, дремучесть, бесхозяйственность буржуев выражает.
Глухой, как «крыша» буржуазии, забор так и корчится безъязыкий… Я обошёл всё здание, рассмотрел немногие модернизации его (антенны все эти спутниковые, установленные явно в гостиничных целях – чем ещё легко заработать халявщикам-буржуям, как не сервисом?), но основное запустение, конечно, выглядело вызовом нам — знающим, и для кого/чего комплекс строился, и какие легенды в нём выступали…
Смешно тут «бить Собяниным по Беглову», однако после того, как массы громко погуляли по центру Москвы неоднократно в 2011-12-м и успокоились постепенно лишь в 2013-м, Собянин, в своё мэрское кресло пересаженный из АПэшечки царским указом Медведева, сделал выводы – полазил (имеются спецсотрудники) по блогам «болотных» блоггеров, почитал, чего же они требуют вообще… Олег Кашин, как и Навальный – подсказали много идей, Собянину хватило на два срока. Комфортная городская среда – это Кашин. Презрительное отношение к «понаехавшим» — часть мэрской предвыборной программы Навального. Да-да! «Сахарово», ставшее уже нарицательным, придумал он (без конкретной точки на карте, но как идею: гастарбайтеры не должны слоняться средь коренных москвичей, поэтому пусть решают свои унтерменшские проблемы с документами подальше от ЦАО). Я это «подальше» отмерял не раз на общих правах с иноязыким пролетариатом в бесплатном автобусе, даже вносил попутно разок правки в макет своего романа «Времявспять» там (оформлял документы жены на работу и жизнь в Москве).
Так вот, Собянин уяснил, что сносить общественные здания – себе дороже. Запущенный и отданный частникам Северный Речной Вокзал – дорого отреставрировал, зато заполучил для «ЕдРа» («партии реальных дел») много открыток-примеров социальной заботливости. Правда, он же украл у Москвы (аж с екатерининских времён существовавшую!) 24-ю больницу на Страстном бульваре, сделал её Мосгордумой. Но кто что-то дал – тот что-то и взял (хоть никого и не спрашивал из москвичей, можно ли). А Беглов?
Мало того, что при Беглове снесли СКК с его уникальной растяжной крышей – архитектурное чудо, не имеющее аналогов, премированное в 1979-м в Париже достижение советского позднего арх-модернизма (да-да, одного поколения с ЛДМ здания), так ещё и отдали частникам под снос Ленинградский дворец молодёжи, само название которого говорит о том, что не может он быть приватизирован. Он – достояние всего города! Но пока рокеры всех поколений не возьмутся за его защиту громко: не обязательно прямо как мы выступать на концертах, можно просто отдельно спеть песни (посвящённые, не специально написанные), клипы наваять. Ибо масштабы «Камчатки» или исторического зала ЛРК на Рубинштейна – это явно не то чего заслуживают ленинградцы средних лет и помоложе, кто много слушает питерский рок. Ну так – вот и время петь не вообще, а по делу!
Глянув далее по набережной, я понял, какие объекты теснят ЛДМ. Не просто объекты, конечно, это – формация, целое мировоззрение теснит.
Как, собственно, и в СКМ РФ вступивший-то в мае 2000-го именно на этой теме, защищая памятник конструктивизма на Рабочей-6, я научился расшифровывать всё формационное и идейное, вписанное в архитектуру. Не сочетаясь с ЛДМ ни масштабами, ни цветами – далее по Песчаной набережной стоят дома-новостройки времён «стабилизации», то есть ипотечного рабства. Вот именно так и отсчитывают буржуи свои прибыли: на квадратный метр, помноженный на высоту здания. И сверхприбыли тут – светят. А значит падут любые таблички и охранные истории! То самое Марксово предупреждение: где прибыль сулит 300% — капитал идёт на любое преступление. А обложенные ипотечной данью семьи – это лучший кормилец для бездельников, коррупционным путём отвоёвывающих прибыльные, панорамные участки в центре Ленинграда. Вон там, на билборде, кстати, и процентики по ипотеке в «НеваХаусе» — сущие копейки…
Вот и вышло так, что ЛДМ с его размахом, панорамным масштабом – который для всех, для гостей, чтоб отсюда и мир посмотреть (Песчаную набережную), и себя показать, — теперь во враждебном, наступающем на него окружении. Окружении новой системой построения жизни вообще – за право жить здесь. И конечно никакая гостиница и уж тем более огромный концертный зал, да ещё так странно тематически объединённые в «Дом молодёжи» («Хохот Велиара» упорно и несмешно путал название), не могут конкурировать с заново выстроенными механизмами изъятия из семей значительной доли их совокупного заработка. Такие дома взимания дани – стоят уже по всей РФ как значительная веха не ельцинского, а именно путинского периода провального углубления страны в капитализм. Эти «правила игры» приняли сотни тысяч семей – это при том, что новое жильё, включая ипотеку, в России могут сообразно доходам позволить себе лишь 7% всех семей! Это по процентам – даже меньше соотношения правящий класс/пролетариат…
Эта цифра убивает всю демагогию и Медведева с его нацпроектом «доступное жильё», и Путина, что-то всё об инновациях, маткапитале и заботе о молодых семьях заикающегося но фоне «отрицательного роста» населения по миллиону в год. Нет в Путинской России НИКАКОГО будущего у молодых семей – они ютятся в родительском или съёмном жилье подавляющим большинством, а вот у кого нет этого «наследия проклятых большевиков», те лезут в кабалу ипотеки. И тут у них – широченный выбор! «Свобода выбора»… Тут буржуи подсуетились на десятилетия вперёд, видимо, просчитав что доходы молодых семей (то есть эксплуатация их же классом!) будут только расти, что и маткапитал можно будет присобачить к их аппетитам пассивного дохода…
И плевать строймагнатам на социальную инфраструктуру, на дома культуры и прочие «пережитки совка»: в либеральном самоопьянении они уверены, что «само вырастет», рыночек порешает. Думать на два шага вперёд – причём уже не буржуям, а городским властям, — это нынче как-то не модно. Посносив такие общественно-значимые объекты, как СКК, запустив до позорного, бессмысленного убожества ДК «Невский», — как и где будут они занимать молодёжь, что вырастет в ипотечных кварталах?!
Господин Беглов, — вам, битому, но не добитому на помоечной теме покойником Пригожиным, не стоит ли поучиться (не у Кирова, конечно, который первый троллейбус тут пускал и понастроил немало домов культуры- куда там!) хотя бы у Собянина? Он не только Северный, он и Южный (поколения ЛДМ) морской вокзал сейчас открывает – а ведь стояли точно так же, как ваш ЛДМ, в запустении, и разваливались как «нерентабельные»… Ну, это, конечно, если мыслить не как временщики… Не пора ли повернуться Смольному к городу и городским, социально и исторически значимым объектам не задом, а передом, как та избушка?
Может, хватит отдавать на публичное съедение буржуям достояние ленинградцев трёх, а то и четырёх поколений? Может, и о Музее рок-культуры подумать пора – создать всероссийский прецедент? (у Питера тут явные преимущества, которые и доказывать не надо). Дворец молодёжи в центре культурной столицы – это и потоки как внутренних, так внешних туристов, это непрерывные выставки (на «Винзаводе» выставка про питерский «КиШ» принесла ощутимый «кэш» — поинтересуйтесь!), это потому заполненная гостиница, это универсальная, репрезентативная локация и потому бренд, наконец! Там один «мерч» будет расходиться не так, как на Невском или Московском вокзале, и уже не с одним угрюмым «Братом» или Цоем, а куда ассортиментнее и резвее (создать каталоги с фото групп на сцене ЛДМ — ЛРК давно требуется своя библиотека) – ведь и концерты там будут проходить, залов-то и для рок-классиков не хватает…
Нет никаких сомнений: аналогичное алчное уродство, чётко возвещающее городу и миру, что здесь власть буржуев и их правила игры – будут пытаться выстроить и вместо ЛДМ. Поэтому, как участвовавший в защите жилого (подчеркну это – дом коммунального быта, выстроенный для своих рабочих заводом им. Войтовича) дома на Рабочей-6 вплоть до начала сноса, ощущавший его дрожь от удара экскаваторным ковшом, но не покидавший опасной зоны – призываю товарищей не зевать, а делать опережающие графити.
В романтической угрюмости я даже просматривал тут (как и на Рабочей в 2000-м) возможность обороны здания изнутри (а по Малой Невке возможен подвоз боеприпасов), но… Это, конечно, всё воображение пролетарского рокера-поэта.
После встречи с ЛДМ, мой путь стал проще, выпрямился – я вернулся к тому же мосту, которым покидал Петроградский район в сторону ЦПКиО им Кирова. О, сколько тут ещё не узнаваемого легко! – думаю теперь издали, — так что удовольствия-хаоса плутаний приездов ещё на пять хватит. Пора было и на «Приморскую» двигаться за басом, а оттуда к площади Восстания: три встречи (одна из них случайная, с Еленой Искровой), намеченные на вечер, доказывали что день был пройден и прожит верно. Товарищ по ОКПИ Соловьёв, товарищ Серпень – ждали в тихой пешеходной заводи неподалёку от другого концертного зала (БКЗ «Октябрьский»), который никто, кстати, не трогает…
Выходить из одного города, сделав своё пока малое дело, наверное, правильно на исходе лета, — чтоб тотчас входить в другой, и в городской год. Кто был в «Ионотеке» — тот поймёт, какие зазвучали со сцены сплетённые смыслы и поколения, как и почему возник «Труби, Гавриил!» в отходовской версии 1991 года, полетевший межконтинентальным сигналом аж в Канаду к своему автору, Шурику Щиголю… Надеюсь, это всё было не только раз (а live мы постараемся довести до приличий), и только начало широкой кампании защиты и возрождения Ленинградского дворца молодёжи.
Поскольку над стогнами нашей страны, и над питерскими стогнами особенно зримо — всё та же воронья стая рыщет, вот вам, товарищи, наша (перепетая скромно вещь материнской группы МРК «28 Панфиловцев» с последнего их альбома «Всю правду в небо» — в первом издании «Посторонним вход запрещён») песня «Воронья стая» из сэта, снятого у товарища Хосе…
