Эшелон

Подождал, вспомнит ли кто-то на страничке Дмитрия Синдицкого в ВК о нём в день его безвременной кончины. Никто… Впрочем, и сам, поставив себе задание написать именно 8 декабря, не справился – отвлекли события дня. Нехорошо.
Слово «безвременно» рядом с «кончиной» таит в себе два смысла: «преждевременно» (хотя, кто может точно сказать – когда будет «своевременно»? тоже ловушка клише) и «времени больше не будет». А потому, какая разница, раньше или позже? Отсчёт бытия в небытии не ведётся.
«Рано или поздно они заговорят» – вспомнилось из «Красных звёзд», о восковых фигурах… Но мы-то не восковые – мы несём то высокое звание живых, мыслящих, творящих, что было утрачено Димкой не по своей воле (да и о какой тут воле можно говорить?). И ощущение некоей невысказанности имеется.
Случилось это, напомню, 11 лет назад, в том самом 2012-м, с которым многие связывали революционные надежды или просто ждали перемен. И голос Димки звучал рядом с голосами Цоя и Шевчука в тех зимах перед митингами в колонках на Кировском проспекте (Сахарова) – голос звал массы «Вперёд, и с песней!», и это очень его воодушевило. В саундтрек гражданского пробуждения «Солнце Лауры» отобрали демократическим путём в КС оппозиции, как и Noise MC, The Matrix, Louna, гр. Аркадий Коц на выступление там же 12 июня, но по другую сторону Садового кольца, ближе к центру, ближе к цели… Которая не была достигнута 6 мая – а «час икс» был тогда, теперь нет сомнений. Один на всех «х», на все боевые нулевые чтоб умножиться – точка качественного перехода. Но не случилось. По многим причинам. Сейчас не о них.
Восход «Солнца Лауры»
В этом же 2012-м году у Димкиной группы вышел второй альбом «Всё, что с нами происходит», и был небольшой тур в его поддержку (на тот момент – обалденная роскошь в наших кругах). Я, конечно, следил за этими событиями, за каждым шагом, пунктом тура – в силу рок-коллективизма. Кстати, к МРК Димка прямого отношения не имел. Просто дружил, выступал с «Анклавом». Вот с этого, пожалуй, и стоит начать…
2007-й, зима, Московский дворец молодёжи, подвал – клуб Tabula Rasa, презентация дисков двух групп МРК – «Разнузданных Волей» и «Анклава», а «Солнце» выступало как раз между ними. Концерт этот бегло присутствует в 3-й части «Поэмы столицы», эпизод «нИбби». Я не сразу понял, что это за музыка, честно признаюсь. Не вслушивался, запомнил только «молниеносную» гитару Димки, фанковатость (в основном на басу) – ну и в целом весёлый, позитивный настрой, контрастировавший с гранжовым мрачняком «Анклава». Мне трио показалось немного посторонним, был эдакий левацкий МРК-снобизм…
Впрочем, самый первый раз мы увиделись именно с Димкой, а не его группой аж в 2002-м: мы провели его вместе с братьями-анклавцами через служебный вход кинотеатра «Эльбрус», где с «Адаптацией» разогревали «Гражданскую Оборону». Но это был миг прикрываемого нами с Тонычем (гитаристом), кажется, взбегания троицы по лестнице от охранников кинотеатра (там было два враждующих начальства, и кулисы не были «сферой влияния» охранников – в кулисах царствовал Николай Бурляев, который и дал Авангарду красной молодёжи это помещение за скромный прайс в долларах). Их могли принять за пробравшихся в святая святых безбилетных панков…
Ещё разок, и это был длинный, задушевный разговор об «Обороне» двух Дмитриев у входа, у сцены – на совместном концерте «Анклава» и «Солнца» в таганском клубе Red (если не путаю названия). В двух шагах от Большой Коммунистической (где Анклав-home), снова зима – наверное, года 2008-го, уже после смерти Егора Летова. «Солнце Лауры» потихоньку выбиралось за линию горизонта – и это хоть нисколько не было наполнено политическим драйвом, как у нас, но радовало всех в МРК. Потом была презентация первого альбома, в 2009-м или даже начале 2010-го, лютой зимой. С ней, с этим клубом-подвалом на 1-й улице Ямского поля, у Белорусского вокзала, и ассоциируется («зачекинилась» там, хотя прозвучала позже) у меня песня «Хочется жить». Там я был с красавицей-ещё-не-женой Полиной, но почему-то в ореоле славы/счастья – потому что с кем такая женщина, тот уже крут. Кажется, подарил тогда Димке с подписью «Поэму столицы», и ореол был от выхода её в свет, а не только Полины…
После этой холодной зимы…
Я размышлял над первыми строками «Хочется жить», это ведь фразы-пароли среднестатистического разговора интеллигенции: «Всё здесь достаточно зыбко… Ты знаешь… Как посмотреть…» И двусмысленность. Либо под вопросом: «ну, это, знаешь ли, как посмотреть…», либо с ударением «но ты знаешь, как посмотреть».
Почему картины горят в вечности – это загадка посерьёзнее. Если первые слова – это однозначно разговор в некоем согревающем посреди робкой весны кафе, то про картины тут не всё на поверхности. Рисовать для вечности – это вроде бы штамп, но возвышающий творчество. Однако гореть можно не только пламенем, а ещё подсветкой внимания к этой картине – и вот тогда понятно, что мера видимости картины это мера её известности… В вечности, то есть вне поля досягаемости для автора, где уже нельзя, как свихнувшийся Врубель (а он продолжал и на выставке дорисовывать «Демона поверженного»), что-то подправить…
А вот две переводящие в припев фразы «Я не знаю, что происходит, мне просто приятно с тобой говорить, после этой холодной зимы, мне так…» – это иррациональный «сердечник» песни, ещё один пароль, откровение-состояние, которое испытывали многие… Любящие или только знакомящиеся. Димка был проникнут этой редкой детской чувствительностью к слову – не как форме-звуку, а состоянию души. Слов в песнях мало, но пространства мысли и воображению они дают много.
Помню, как он ребячливо вёл себя в том клубе у Белорусского вокзала, когда презентовался первый альбом, и как здорово при этом играла группа (я, конечно, строго и ревниво смотрел на басиста и его редкий, фисташковый «Фендер»). Димка как будто для ближайших столиков пел, он только выходил на простор той воображаемой (песнями, их смысловым простором) аудитории, без которой очень трудно не только петь, но и придумывать слова/мелодии… И всё у него получалось. Причём в период затишья МРК: когда политический, революционный драйв не то чтоб иссяк, но «пришумелся» другим, и потому призадумался в нас самих…
Но пустот не бывает, «Солнце» восходило, группа медленно росла, у неё появился даже продюсер! Весной 2012-го в клубе на Добрынинской мы виделись, и ещё разок в соседнем с «Джао-Да» клубе (названия не помню). Оба раза интересны по-разному.
На Добрынинской мы были вместе с Тонычем, и выступление было хорошим, драйвовым (Антон Владимирович в этом понимает лучше меня, подпольщика), при полном и заряженном зале. Ощущалось уже нечто такое, что несводимо к андеграунду – я ещё пытался понять тогда, сидя за задним столиком у дверей, как это легко получается у Димки, отчеканивать собственный драйв, придавать классический вид и смысл гитарам, всем этим стратокастерам, которые точно на оригинальность не тянут. Но вот он, рок, рождённый заново – с некоторой его фирменной оторопью в голосе… Многие сравнивали с интонациями «Сплина» – но вот мне это нисколько не мешало (при том, что «Сплин» я ненавижу именно за похабную русрокерскую манерность артикуляции), Димка пел искренне, не задумываясь о подаче, и всё это подхватывали волны понимающего, поднимающего гитарного кача, казалось бы, ниоткуда взявшиеся. Толстый продюсер за соседним столиком у микшера, конечно, менял наш взгляд на группу – нам уже казалось, что этап дружбы с МРК это давнее, детское прошлое, вот скоро «Солнце» взойдёт ещё выше, запросто на «Нашествие», «Дикую мяту» или ещё куда, стиль вполне позволял…
На этом «добрынинском» концерте Димка и познакомил меня с Костей (басистом Кости Гримма), который стал фактически не только пишущим профессионалом, а саундмейкером и сведуном «Песен пьющих солнце». Его номер телефона выручил меня из пропасти личной апатии, неверия в свои силы, когда от «Эшелона» отвалился Иван Баранов, а надо было дальше писать гитарные, басовые партии, вокалы, завершать двойной альбом. Я позвонил Косте Родионову из Томска, и – завертелось. Костя, хоть и не бесплатно, очень помог!
И за это – тоже рок-коммунарское спасибо Димке. Не познакомься мы тогда – может, и альбома вовсе не было бы. Который мы писали в Братеево, а сводили потом у Кости дома, на Рязанском проспекте, неподалёку от кинотеатра «Восход», где «Отход» мой разогревал «ГО» в 2001-м…
Выход в город: Выргород берёт!
Говорят, что зависть разрушает. Это – смотря, какая зависть. Бывает – продуктивная! Соцсоревнование… Тут надо прагматично смотреть: альбомы «Солнца» печатал тот же лэйбл, что и «ГО», а наши – по-старинке, самиздатиком, мы сами, на свои пролетарские. Вот и минимальный резон. А морально расти надо даже в собственных глазах, иногда. Простои и неверие в себя губительны, токсичны…
Понимая, что в период моего томского отцовства не то что выступать, а и альбом-то писать не получается толком, я конечно восполнял жажду рокерского действия – слушанием, слежением за успехами других. Так, в Томске, в ВК, за компьютером я и узнал 8 декабря о трагическом происшествии… Думалось: что же за рок неистовый? Только-только завершён тур в поддержку нового альбома, в Воронеже спета вместе с Чёрным Лукичом его же песня в кавер-версии «Солнца», Димка на седьмом небе от счастья, и – всё?
И когда в Москве попал на совместный концерт «Анклава» и ленинградского «Союза Создающих» (редкий случай, но это был уже, кажется, 2013-й, и снова зима – беспрерывная, русская, холодная) близ Покровки – я тоже ловил волны-вибрации синхронности, которая утрачивалась с этой проклятой зимы 2012-го. Как будто одним инцидентом, унесшим две жизни – была подведена черта и подо всей рок-политической деятельностью МРК, как казалось тогда. Хотя, повторю, «Солнце» в МРК не стремилось, а Димка впервые поехал на традиционно-зимний отдых наших групп (там всегда растапливалась баня, самые лихие в прорубь шли, с Полиной мы отведали первое, но не второе…) в Омутище. Был бы я в Москве, поехал бы тоже, наверное.
Будущее «Солнца Лауры» тогда рисовалось яснее будущего наших угасающих усилий (хотя, у «Анклава» лучшим вышел как раз последний альбом, «Борец против своего времени») – хоть Димка и жаловался на «Китай-городе» (кажется, ранняя осень 2012-го была, последний раз и виделись), что не берут на «Наше» радио в ротацию, но прорвались бы. Потому что получалось, шаг за шагом – без нашего экстремизма и длиннот в записи альбомов, получалось уверенно и естественно. Третий альбом был бы точно лучше, хитовее второго.
Знаю, что Димка в своём неотчуждённом труде в тур-«индустрии» (вот же, глупый термин – а уже привычный) был поглощён и путешествиями, и своей единственной любовью, которую, оборванную с той, женской стороны (ну да, не красавец – зато поэт, рок-звёздочка), никак не мог изжить, и она наполняла его песни: «Помнишь звёздное небо Камбоджи?.. Мы с ним чем-то похожи, ты и я… Помнишь, солнце заходит за остров?.. И всё стало так просто… В мире без тебя мне не хватает места, в мире без тебя мне стало слишком тесно»… Простые, краткие, но какие точные и красивые штрихи слов на холсте собственной жизни, строки, звуки…
Удивительная душевность песен интеллигентски-плюшевого Димки привлекала красивых женщин, очень видных, статных. Они приходили потом, на поминальные концерты, однако выглядели даже при своих мужьях, упакованные и гламурные – неприкаянными. У них тоже не стало Димки – мало кем любим, он был при этом необходим.
В мире без тебя
Эта обрывная черта в конце 2012-го была в общем контексте российских событий неслучайна. Уже маячил показательный процесс по «делу Левого фронта», марши не миллионов, а тысяч шли на спад (последний митинг отгремел там же, где всё началось, на Болотной, причём рабочий-монтировщик сцены погиб в ходе её монтировки, символично: рабочий класс не дожил до революции, а вот до реакции ещё как!) – потому что не исполнялись требования расползающейся по швам «единой» оппозиции. Несбыточность коллективного рывка к смене власти (которую тоже видели слишком по-разному либералы, левые, патриоты, нацболы – не участвовавшие в «болотных» хождениях) рождала социальную апатию. Снова ценность творчества возрастала, индивидуальных тропок среди топота толп…
Я думаю, если бы Димка мог задать нам вопросы о том, что было потом – что бы он спросил?
Что всё в политическом противостоянии столичных улиц и Кремля захлебнулось – он и сам видел.
Его наверняка интересовала дальнейшая судьба родной группы, отыгравшей только мемориальные концерты. Ведь мы-то – из поколения, видевшего не раз, как допинг ранней гибели лидера возводил рок-группы в поднебесье, где, по точному определению Ланы Ельчаниновой (мамочка Клуба им. Джерри Рубина, ныне тоже покойная) царит «некрофилия»… Мы пели его песни – ожидая, что в наших и не только устах они обретут ту характерную звонкость «схватившегося» хита.
Нет, «Солнце Лауры» в этом смысле не пережило своего лидера. Как-то, уже, наверное, в 2017-м, в ЦДХ на «нон-фикшне» я залез на самый верх ярмарки. Там были длинные прилавки и Выргорода с сибирским панком и не только, спросил продавца – знал ли такую группу. Знал, говорит, хорошо знал. Но переиздавать не планируют – то был спецпроект, а сейчас не будет спроса… Я, как назло и как обычно, свои диски раздал…
Что ещё спросил бы Димка?
…Помню, КПРФный мундеп Алексей Шихирин, откинувшийся с кичи (сидел по мутной истории с вымогательством – и думаю, что она не выдумана) первым делом спросил меня в ВК… есть ли дети! Даже не про жену. Вот такое биологическое мерило времени, видимо, первично – не только для людей с украденными тюрьмой годами жизни. Он, кстати, в полном порядке сейчас – упаковался обратно, даже психологом стал…
Димка спросил бы о песнях и о войне, начавшейся после очень долгой политической зимы, внутри этой зимы… Всё-таки более чем десятилетие минуло – возраст подростка! Уверен, что с его гражданством мира в душе, страстью путешествовать (причём самым скромным образом, ради концертов Pearl Jam, Placebo) – войну Путинской России с Украиной за некие «новые территории» (всего лишь) он не принял бы ни в каком виде, в отличие от одного из братцев-анклавцев, Егора. Он, конечно, весь ушёл бы в песни, Димка, в звук и дальнейшие усложняющиеся инструментовки – и, несомненно, там сказал бы многое, чего и мы не сказали за этот долгий период…
Будучи на Николо-Архангельском прошлым летом на прощании со старшим, троюродным братом Алексеем Таборко, я имел время заглянуть туда, где лежит Димка. Помню, как этот камень выглядывал на нас, зимних посетителей, поначалу. Слёзный, оживлённый бесчисленными свечами и сигаретками, записками… Казалось, тут будет как у Цоя и Горшенёва, оказавшихся напоследок рядом в Питере…
Мы потом пытались собрать на хороший памятник средства, даже к Александру Цигалю ходили в мастерскую близ таганского дома-музея Высоцкого – но нужно было слишком много, а родители, как мы все поняли, не хотели явственных напоминаний. На камне я увидел типовую гравировку акустической гитары… Видимо, им так лучше – зачем облик, зачем скульптура с «молниеносной» гитарой?.. Не всё мы понимаем так, как старшее поколение. «И всё стало так просто»: ни продолжения пения, ни даже миниатюрных рок-очертаний.
В песнях «Солнца Лауры» никто не искал предсказаний именно такого финала – однако они есть. Не чтобы плодить суеверия, но удивляясь совпадениям, я слушал их прямо в 2013-м: там в «дописи» есть про такси, ночные переулки и про сердце, которое бьётся тише. И конечно его пробивающий любую условность «коренного страха», потустороннюю тишину, – стопроцентный хит, который наш проект «1991» сделал финалом альбома «То, что должно было быть» (созвучно, причём случайно, «Всё, что с нами происходит» – а произошло и то, что спето про «такси»)