– Дмитрий, расскажи, пожалуйста, о событии, состоявшемся в Рузе 13 июля. Что такое сплит-презентация и что вы, собственно, презентовали?
– Сплит – слитная, значит, презентация. Мы умышленно с Василием, по-коммунистически, по-товарищески не делили время на «твоё» и «моё» выступление, общались с аудиторией свободно и непосредственно, никаких речей не готовили. Поскольку некоторые товарищи пришли уже подготовленными, поговорили мы не о «боевых нулевых» вообще, а ещё и о некоторых конкретных моментах, фрагментах моей книги, ведь она уже два года как вышла, по рукам путешествует, иногда возникают вопросы относительно стиля, структуры романа-эшелона. Непосредственно презентацией потому этот творческий вечерок сложно назвать. Пришли юные жители Рузы, приехали активисты из Москвы – кто-то вообще не знаком ни с левым движением, ни тем более с АКМ, которому целиком посвящена книга тов. Кузьмина, – но и им было интересно. Мы постарались выстроить творческий вечер так, чтобы никто не почувствовал себя в библиотеке лишним.
– А вот для новичков, для неподготовленных, – прости уж за простецкий вопрос к тебе как сложному современному прозаику (каким лично я тебя считаю), – о чём твоя книга, если коротко? Для кого она и где её можно найти?
– Она о том, как в августе 1991-го года историческое время повернуло в СССР вспять, как силами самих оболваненных перестройкой масс часы Истории пошли назад. Человеческое время пошло в обратную коммунизму и социальному прогрессу сторону – в капитализм, в феодализм, в монархизм, в Средневековье. Где эксплуатация человека человеком – норма и основа бытия, где социальное неравенство – гарант «развития» (на самом деле – регресса, гибели трудящихся в угоду господам). Если книгу читать внимательно, в ней выделяются два временных потока – «вспятная» воронка 1991-го года, и «боевые нулевые» когда из этой воронки социального регресса мы стали выгребать, выплывать, векторно отчаянно вырываться, хватаясь за «соломинки» левых, коммунистических молодёжных организаций, хватаясь за электрогитары и микрофонные стойки. Сперва интуитивно, а потом уже и осознанно, через левый активизм, акции прямого действия, марши и пикеты – приходя к революционной теории, к марксизму-ленинизму, к диалектическому материализму, – всё это движение «боевых нулевых», в которых я как бы повествующей, центральной сделал историю моей второй рок-группы «Эшелон». Первая, ещё школьная рок-группа «Отход» осталась в девяностых – и они как раз в книге описаны бегло, благо им посвящён больше первый мой роман (дописан в 2004-м, вышел в 2008-м, вошёл в лонглист «Национального бестселлера»), роман о Москве, ныне обретающий продолжение – «Поэма столицы». Но кое-что из него я перебросил во «Времявспять» – концерты наши первые. Книгу можно ещё найти в Фаланстере на Пушкинской и в Циолковском на Новокузнецкой.
– Опять же, попытаюсь задать вопрос с обывательского стула незнакомца. Почему «время вспять»? Это попытка «вернуть СССР» – идея, модная сегодня среди ряда ностальгирующих граждан?
– Ну, вот тут как раз экзамен на понимание того, что такое время физическое и время историческое, в чём их разница. Ностальгия – это эмоционально окрашенное вспоминание, явление субъективно-психическое. Однако, как учил нас Ленин, когда идея овладевает умами масс, она становится объективной силой. Издевательское буржуазное словцо «ностальгия», которым нынешние правящие паразиты пытаются описать наше социалистическое, коммунистическое, любое прочее осознанное сопротивление их диктатуре – это вражеский ярлык. К нынешней борьбе за социализм «ностальгия» имеет отношение косвенное, скорее побудительное – потому что люди с хорошей памятью могут успешно сравнивать, что давал в 1980-х социализм, его социальные гарантии (они же – гарантии социального прогресса во всём обществе), и что забирает из этого сегодня реформами капитализм, давая взамен в основном одни кредиты под огромные проценты… Да-да, это не ирония, это реальность: по нынешним меркам захватившего власть класса мы все живём у него в кредит, ведь он планирует нам такое будущее, где нас вообще нет, мы там тоже монетизированы, оптимизированы, в общем – утилизированы. Что мы противопоставим этому классовому наступлению? Поскольку противостоять столь массированному контрнаступлению (если учитывать, что СССР теснил буржуазию весь ХХ век на нашей земле и далее) можно только имея целостное миропонимание, целостную картину мира, мы и бережём нашу память прежде всего о социализме как альтернативе капитализму, о советском социализме как конкретном воплощении власти рабочего класса, то есть класса-антагониста нынешних правителей. Только бережно храня свой опыт жизни в СССР, мы можем ощущать невыгодный для капитализма контраст сегодняшней жизни, когда власть (активы, заводы, природные ресурсы – в общем, ставшая частной, Собственность) сосредоточена в руках 10% стремительно вымирающего (по воле этого меньшинства) населения – и называть хранение этого эталона, применение его на практике сегодня только ностальгией ошибочно. Видя, как внутри нашей страны идёт гражданская на Донбассе, как подливая националистической «горилки» или «чачи», классовый враг в мировых масштабах умудряется управлять целыми экс-республиками Союза – видим ли мы СССР как альтернативу этой вакханалии? Конечно же, видим – те, чей глаз не замутнён национализмом любого издания, те, кто понимает суть пролетарского интернационализма. Это не тоска по СССР – это реальная, живая, жизнеспособная альтернатива дальнейшему распаду! Тут нет уже ностальгии, тут есть футурология. Что надо сделать, чтобы социализм стал снова тем цементом, который скрепит республики? Всего-то ничего – Вторую социалистическую революцию начать здесь…
– Твой любимый (или важный, на твой взгляд) отрывок из книги “Времявспять”.
– «Они все у меня любимые» – как говорил о стихотворениях Есенина Николай Клюев студентам в Томске… Вот, например, такой:
вскоре нас с Иваном позвали на «Принцип домино» – молочно-шоколадная Ханга и скептически русая русская хотели поговорить о деньгах, и им наша «Антибуржуазная» идеально подошла для проблематизации. приехали в Останкино, вразвалочку прошли охрану, поднялись на лифте – и нас сразу направили в гримёрку, налево. клейкий огуречный раствор покрыл наши лица запахом телепопулярности – девушки-гримёрши намекали на это же близостью и теплом своих тел, ощутимым руками нашими на поручнях. мы пошучивали меж собой, переглядывались в едином длинном зеркале неподвижными лицами, но всё же поддались предэфирному гипнозу.
едва вышли из гримёрки, туда направилась… Новодворская, согбенно обплывая нас и самодовольно пыхтя:
– Вы только щёчки сделайте, девочки. Глазки я уже дома сама.
мы дружно сдержали хохот, и пошли в серебристо-синие комнаты, увешанные фотографиями побывавших тут знаменитостей. у Ивана в движениях, в том, как озирается – и ирония, и почтение. так чувствовали себя, наверное, вооружённые рабочие, попав внутрь Зимнего дворца. всего два-три месяца целенаправленной работы, два концерта, и мы – внутри заповедного телеэкрана. проплываем, если представлять это пространство как внутрителевизорное – какие-то микросхемы, стенды привычных реакций, регламентаций времени, здешнего. вот эти уважаемые морды в рамочках, истеблишмент – говоря политкорректно. они не скажут неожиданного, они приходят сюда за поддержанием рейтинга: их устраивают собственные доходы, телеэфир укрепит, а может даже повысит оные. господа-экс-товарищи, легко и даже с прибылью пережившие смену формаций, их время синхронно с питерско-кремлёвским. но мы-то несём своё время – для них прошлое, для нас – не прекращавшееся и будущее.
помимо базона Эшелона оказались пасущимися в предбаннике-предсценнике Олег Киреев и Илья Будрайтскис, анархист и троцкист, оба с ранними философическими залысинами. поздоровались, поулыбались, но тут-то нас Ханга и стала предэфирно прощупывать. поставленные, продуманные, какие-то осторожные у неё движения губ. мол, ваша позиция примерно ясна, но всем же нам нужны деньги…
– А я вообще за натуральный обмен, – улыбнулся в свои очки-велосипед Киреев, анархо-ориенталист в сереньких джинсах, кедах и коричневой кожанке на белую майку.
они оказались одного роста с Ваней, мой старый знакомый и новый соратник. казалось бы, столь отстранённая тема, но мы-то, марксисты, знаем зловещую связь денег и времени – и обывательская телеговорильня, конечно, будет протаскивать буржуазную мораль в этом вопросе. а нам надо как-то перешифровать советское время во взгляд на деньги. мы бурно с Иваном совещаемся, чтоб не быть на людях противоречивыми, пока Ханга окучивает остальных гостей их диванов, будущих…
– Ханга-хатАнга! – шёпотом шутит Иван, вспоминая рэп Титомира начала девяностых.
– На самом деле – хАтанга правильно произносить. И тогда бы в рефрен вставлялось вместе с «холодно»: «хАтанга-хАтанга, хатАнга-хАтанга». Титомир неграмотный сноб, родины не знает. Смотри: нам важно помнить, что деньги это как бы единый документ, помимо паспорта, подпись каждого под общественным договором. Как общая кровь – хоть кто-то малокровен, а кто-то насосался народной крови и едва не лопается. Они как раз как домино, и в них есть принцип домино – если где-то валится курс валюты, или кто-то провёл-провалил аферу, падает вся денежная система, инфляция вздувает нули. Как в девяносто восьмом. К тому же они, помимо эквивалентности труду – покрывают собой преступления и спекуляции, устанавливают мнимое равенство между трудящимся и буржуем. Деньги поэтому – зло, общий знаменатель недоверия, их надо преодолеть и выйти к коммунистическому труду, где взаимное доверие позволит всем получать по потребностям непосредственно всё, без бумажек и монеток.
– И поэтому наш лозунг уже не «уберите Ленина с денег», а сами деньги – уберите! Но уберёт-то их лишь коммунистическая революция, вестимо…
нас, однако, уже вызвали в зал – частенько видели мы эти диванные заседания на экране. в жизни оказалось больше пространства. в качестве музыкального сопровождения выхода пустили тот самый фрагмент концерта: «Каждый банк будет уничтожен». уверенный шаг двоих в гриндерах на крайне левый диван, на груди Ивана (надетая как всегда поверх чёрного свитера) майка с гербом СССР. русая половинка ведущих подсаживается к нам аккуратно. мол, как же так – зачем уничтожать банки? отвечаю по намеченному черновику в основном я – Ваня что-то затушевался от обилия ярких цветов и софитов. но хоть посматривает иногда гневно, кивает, подтверждает, что это наш общий курс. обывательский допрос быстро переходит в проверку «свой-чужой», стоя перед рядами притихших зрителей, вечноироничная Ханга скептически щурится на меня и спрашивает:
– Ну, ведь вы так хорошо одеты. Вот, например, ваша рубашка вельветовая, вы её где покупали?
– Эту-то? На толкучке…
за словом в карман не полез, сказал быстро, убедительно, однако всё же соврал. да, нынешние вещи в подавляющем большинстве мы покупали на рынках – сперва Киевском, потом на крытой ярмарке «Коньково» (чёрные джинсы «Мотор»), – однако именно эту рубашку, вишнёвую, мелковельветовую, присмотрела мне мама в нашей галантерее на Садовом Кольце, меж Лиховым переулком и Каретным Рядом. там и купили к двадцать пятому дню рождения, недешёвую. до покупок в фирменных магазинах «Колинз» и прочих – не доросли мы доходами, педагоги и журналисты. долго вышло б это всё объяснять – поэтому короче и яснее «толкучка». слово-пароль. и представилась при этом Тишинка, до построения там пирамиды супермаркЕта (для соседнего кремлёвского микрорайона, выстроенного в самые голодные годы вместо автобазы и катка). в самом начале девяностых покупали одежду – только там. великолепную, хотя и поношенную серую косуху-варёнку, например. а однажды мама мне чёрную, нейлоновую куртку осеннюю раздобыла, прямо с содержимым карманов. явно кто-то продавал чтоб опохмелиться. три презерватива в разных упаковках оказались в кармане, запасливый и осторожный был хозяин… всего этого Ханге явно не расскажешь. первая подножка её не удалась, ставит вторую:
– Хорошо, молодые люди, но вот представьте: у вас появились деньги, достаточно чтоб сыто жить, и ещё сверх того. Например, от продаж ваших песен, от концертов. Что бы вы с ними делали?
переглянулись. в Ванином взгляде хорошо подыгрывает моим словам ирония рабочих окраин, он всё как будто готовится сказать нечто сермяжное, но молчит из гуманности – чтоб пудра и грим не посыпались с теледив. я парирую хатАнгу, поднимаю заново нагруженную штангу:
– Во-первых, мы не торгуем песнями, это наши манифесты – они созывают единомышленников. А во-вторых, все деньги, которые появятся у группы, мы пустим на популяризацию нашего творчества, выпуск кассет, дисков и так далее.
– Скажи пару слов о книге твоего визави Василия Кузьмина.
– Это его первый опыт в прозе, и это не недостаток, а скорее некая фора – хроника жизни Авангарда красной молодёжи с 2003-го по 2006-й, там и близко нет литературщины, нет выдуманных героев и вычурных ситуаций, как например, в «Птичьем гриппе» Шаргунова, написанном десять лет назад со стороны об этом же обо всём. Текст Кузьмина лишь иногда шутливо, стёбно упирается в обобщения и ретроспективные оценки – но, скорее, полит-рефлексивные, чем художественные и ревизионистские. Будни жизни леворадикалов – в «обезьянниках», электричках, на маршах, в расклейке агиток и разрисовке стен, сотрудничестве с буржуазными СМИ (и, кстати, вынесенный из этого опыт помогает поныне), в блокировании с партиями «взрослого» типа и в бегстве из них. По сути, это инсайдерский такой растянутый репортаж о том, как ежедневно бороться с Системой рядом с такими же, как ты, то находя, то теряя товарищей. Радикальный реализм, на мой взгляд, тут именно в интересе к таким антиподным серости будням, – но он не превращается в единое увеличительное стекло, скользящее по будням. В книге просто хронологически собраны ярчайшие эпизоды участия АКМ в общественной жизни на площадях, в штабах, в электричках, в голодовках, в с стычках с праворадикалами, например, которых наняли «нашисты». Этакое онлайн-взросление и закаливание уличных политиков (у кого-то ставшее ступенью к Делу жизни, у кого-то – нет). Книга дорога своей искренностью со-участия и максимально при этом далека от эстетизма в худшем понимании, когда начинается оценка и переоценка, приукрашивание или перекрашивание того или иного эпизода жизни. Тут есть живое течение, живая скорость политического бытия, которая сама по себе ставит вопрос о том, что мы теперь (потом) делаем, как делаем и делаем ли вообще…
– Необходимый вопрос: что такое “радикальный реализм”?
– Литературный стиль, сформулированный в книге «Поэма-инструкция бойцам революции. Манифест и методы радикального реализма» 2001-го года. Выпускали мы эту книгу уже на скудно отпущенные средства одного буржуя из ЦК КПРФ, но ещё самиздатом. Тираж пятьсот экземпляров – на «яблочном» оборудовании печатали на Калужской, в логове либералов, в «Станкоимпорте»… Как выражался Ибрагим Усманов, заместитель Чикина в «Советской России» на тот момент – «чтобы можно было Зюганову на стол положить». Корешок камуфляжной книги с бумажной обложкой изначально я проклеивал такой нарочито липкой «изоляцией» матерчатого типа. Пахнет «хоккеем» такая изоляция. Очень неподходящий для стола Зюганова стиль – как снаружи, так и внутри. Радреал – это метод фиксации происходящего в максимально доступных подробностях и по возможности беглое изложение зафиксированного. Отсюда даже экономия пространства в строках – отсутствие заглавных букв, но не только это. Идеологический аспект важен. Это ещё был контрудар по постмодернизму в тот момент, который от реальности был далёк, а занимался «конструированием концепций», в основном антисоветского, эскапистского свойства, ну, и так далее. Радреал – это антитеза постмодернизму, мост к социалистическому реализму (пересказываю Манифест) через бездну безвременья, девяностых, которая вполне стала видна к концу 2000-го года. А весной я и написал Манифест – возник Манифест радреала в диалоге с моим рок- и поэтическим напарником-силлабистом Филиппом Минлосом (половина песен «Отхода» его авторства), который во всём был воинствующим идеалистом, солипсистом и даже немного симпатизантом нацизму по родственной линии (научного сотрудника ленинградского НИИ по имени Бруно совершенно невинно умучили большевики за то, что сеял панику в 1941-м: пересказывал слухи про «подземные аэродромы» в Прибалтике, которые немцы использовали в ходе блицкрига). Радикальный реализм как-то напрашивался в повестку дня не только в стихах того времени, рубежа веков, но и в прозе многих сверстников – позже этот, немного подкорректированный и упрощённый стиль стал известен как «новый реализм», хотя был лишь повторением прежних этикеток.
– Каковы твои ближайшие творческие планы? Как в составе “Эшелона”, так и вне его.
– Лето благодатное время для писательской работы, надеюсь углубиться в «Поэму Столицы», в сложнейшую её конструкцию, которая решит некую сверхзадачу, о которой пока умолчу. Но это будет не просто переиздание или дополнение двух первых частей ещё двумя, это будет… В общем, и совсем иное, и доведение до исходного замысла, то есть «хорошо забытое», но не старое, а не включённое в первую редакцию романа. Но и над альбомом, давно уже обещанным слушающим «Эшелон» товарищам, надо поработать основательно, благо теперь появился гитарист, способный участвовать в аранжировках. Уходим в студию надолго, с погружением. Рок-коммуна в ходе своего коллективистского возрождения и обрастания новой, молодой плотью – буквально требует новых альбомов, ибо, как научил нас Егор Летов ещё в 1990-м – «есть альбомы, есть группа». Можно концертировать много, но без новых песен и альбомов, это паразитирование на прошлых рывках, а сейчас как раз надо рвануть резче и в неожиданном для врага направлении. В этот раз не будет недомолвок из Серебряного века, пустого инструментала и печали в композициях, чем грешили «Песни пьющих солнце». Однако в каверах (их будет два, и один из них – давно уже задуманная переработка в нашем духе одного хита ГО) как раз выведем вперёд многогитарное такое развитие мелодики, на той основе что была в исходнике, как вариации…
Беседовала Елена Искрова, РКСМ(б).ру
Глава “Август зеркального года” (роман-эшелон “Времявспять”):
